#title Территориальность и анархизм #author Александр Моисеевич Атабекян #SORTauthors Атабекян Александр Моисеевич #SORTtopics патриотизм, анархизм, теория #date 1920 #source Скопированно 24 июля 2018 из http://oldcancer.narod.ru/Atabekian/P/20-11.htm#s4-2 #lang ru #pubdate 2018-07-23T22:14:08 Если присмотреться к жизни отдельных семейств животных и их обществ, то мы заметим, что каждое из них пользуется определенным местожительством — гнездом, норой, берлогой, муравейником, ульем, — и сравнительно ограниченным пространством земли, т.е. территорией, на которой промышляет средства для собственного существования и для сохранения вида (потомства). Даже перелетные птицы, и те в разные времена года возвращаются к прежнему местопребыванию и старому гнезду. То же самое наблюдается у кочевых племен, которые не скитаются по белому свету куда глаза глядят, а имеют свои определенные кышлаги и ейлаги (так называют татары-кочевники места своего зимнего и летнего пребывания). Эту естественную связь с насиженным местом, с родиной в прямом смысле слова, следует назвать территориальностью в отличие от государственности, являющейся принудительным объединением в произвольных границах. Анархизм, отвергая государственность, не может отрицать территориальность, точно так же, как стремясь к уничтожению монопольного (частного и государственного) капитала, он признает трудовую собственность, ведущую, благодаря повышению ею производительности труда и свойственным человеку общительности и взаимопомощи, к коммунизму[1]. Любовь к родине и племени не только не чужды, но и свойственны анархисту не менее, чем всякому иному человеку. Это она привела, после почти полувекового вынужденного изгнания, П.А. Кропоткина на родину, и именно в центральную Россию. Связь с родиной настолько сильна у человека, что даже при современном необыкновенном развитии путей сообщений люди весьма неохотно переселяются со своей родины, и то лишь под давлением непреодолимой хозяйственной необходимости. В природе территориальность, по-видимому, не вызывает острой борьбы внутри одного и того же вида животных. Кропоткин в своем труде о «Взаимной помощи» указывает, что отдельные группы пингвинов имеют свои места для отдыха и свои места для рыбной ловли, и не дерутся из-за них. Стада рогатого скота в Австралии имеют каждое свое определенное место, куда оно неизменно, изо дня в день, отправляется на отдых, и т.д. У собак территориальный инстинкт настолько сильно развит, что человек использовал его, приручив собаку для сторожевых целей. Причину отсутствия острой борьбы за территориальность у животных одного и того же вида можно усмотреть в большей однородности животных пород, которая определяется, в свою очередь, медленностью их развития. Совсем иначе обстоит дело в человеческом роде, где развитие цивилизации идёт не повсюду с одинаковой скоростью и порой делает поразительные скачки. Разница в культурном развитии разных племен и народов настолько велика, что самооборона у людей является естественным следствием территориальности. Нынешний кризис основной идеи Интернационала — не оправдавшегося лозунга международного объединения пролетариата всех стран — произошел именно вследствие игнорирования этой разницы в развитии различных народов. Эта разница делает обороноспособность каждого общества необходимым условием для его дальнейшего свободного развития. Территориальность во всей истории человечества настолько была поглощена государственностью, что даже сами главные основатели и идейные вдохновители международного анархистского движения, Бакунин и Кропоткин, не проводят границы между этими двумя понятиями. Это ведет к мысли, что всякая связь для взаимной самозащиты должна исчезнуть и часть анархистов, борясь с милитаризмом, именно так и понимают наше учение. Между тем ни Бакунин, ни Кропоткин не воображали себе, что все человечество сразу перейдет к анархизму и что в нем не останется государств, идеально организованных для нападения и захвата (см. «Кнуто-Германскую Империю» Бакунина). Анархизм, как общественное движение, глубоко проникнутое духом активной борьбы со всяким гнетом и насилием, не может отвергать организованную оборону народов от внешних насилий. Теория анархизма исключает из взаимоотношений населения принудительную власть и прямые насилия, составляющие сущность государственности. Организованную же оборону общества на определённой территории без принуждения власти анархизм не может отвергать. Анархизм до сих пор выдвигал своим ближайшим политическим идеалом территориальную родину — общину (коммуну), потому что в ней легче было себе представить и осуществить справедливый общественный строй. Но гибель неминуемо ждет коммуну в окружающей, враждебно расположенной среде, как это случилось с Парижем в 1871 году. Для своего утверждения анархизм должен выработать формы организации больших обороноспособных единиц и затем своим культурным влиянием объединить все шире и теснее другие страны. Вот в каком направлении нужно искать пути к возрождению анархического Интернационала. Пока осуществление анархизма считалось даже пылкими его приверженцами далёким идеалом, пока они ежедневно сталкивались с огромной разницей между этим идеалом и железными устоями действительности, до тех пор можно было не задаваться вопросом о внешних врагах обществ, перешедших к анархическому строю. Во время мировой войны вопрос об обороне расколол анархистов на два противоположных лагеря, но теперь мы одинаково далеки от безоговорочного слияния с государственной обороной одних и наивной проповеди «втыкания штыков в землю» других. Мировая война, расшатав все основы старых общественных порядков, поставила на очередь проведение в жизнь самых невероятных теоретических построений: она отдала необъятную Россию в жертву опытам партии государственных социалистов, которые стремятся диктатурой власти над всеми, т.е. произволом кучки людей, организованных в партию, насадить в стране свои несостоятельные умозрения. Неизбежный крах этой, быть может, последней формы принудительного государственного строя выдвигает вопрос о переходе к новым порядкам, к свободному политическому строю, к анархистским территориальным объединениям. Иначе неизбежна реакция, неизбежен возврат к прошлому, к старым формам управления, в лучшем случае к так называемой «правовой государственности». Но из внутренней междоусобной и гражданской борьбы не может зародиться внешняя обороноспособность перед агрессивными военными государствами, поэтому необходимым условием успешной территориальной самообороны является выработка практических форм общественной организации без сословных привилегий и принуждения власти. Разрешение социальных вопросов в старых отживших государственных формах уже не может удовлетворить пробужденных мировой войной (выражаясь словами Вильсона), «разума и воли всего мира». Осуществление анархистской формы общежития в территориальных пределах стало насущной задачей нашего времени. Оно поставлено на очередь и у нас в России, где старое начало принудительной государственности разнузданно мечется на арене неограниченного произвола, стремясь закрепить свое существование. Великие революции своими разрушениями сами же намечают пути для обновления общества, и формы, в которые новый строй стремится вылиться. Эти формы «Почин» старался уловить, исходя из явлений настоящего, и изложил в ряде статей и отдельно выпущенных очерков[2]. Наш идеал исторически созрел. Но созрели ли и мы политически, чтобы способствовать его осуществлению на деле?
[1] См. беседу с П.А. Кропоткиным в № 4 «Почина». [2] «Социальные задачи Домовых Комитетов» (очерк городского общественного строя без власти и принуждения)», «Основы земской финансовой организации без власти и принуждения», некоторые статьи из сборника «Против Власти». См. также статьи: «К вопросу об организации общественной медицины на общинно-кооперативных началах» (газ. «Анархия», № 76 за 1918 г.), «Проблема свободной армии» (газ. «Анархия» № 83 за 1918 г.) и статью К.Н. Вентцеля «Отделение школы от государства» (журн. «Свободное Воспитание», № за февраль 1917 г.).