Обессиленные от безуспешных попыток сподвигнуть массы на освобождающие и все-сжигающее действо восстания, они не найдя ничего лучшего вынуждены для отдохновения участвовать в оргиях, в которых ярость и смерть сплетается в танце с фатальной похоти и сексуальным наслаждением. Закрыв глаза, мы можем видеть, как медленно танцует нагое тело, держащее в своих пухлых руках отрубленную голову быка. Кровь, сочащаяся из головного сруба, покрывает торс ожиревшего послушника так, что и не видно совсем его наготы. Именно здесь ядовитые змеи наполняют ядом чресла демиургов. Чтобы затем свежая отрава пополам с не менее ядовитым семенем попала в желудки девственников и девственниц.
Он всегда будет голым зверем для Иллюминатуса, он всегда будет фалангой костлявой лапы, он часть бесконечно целого механизма человеческой пассивности. Для него: «Ничто не истинно – все дозволено». «Как так можно?», разве это первое, что вам на ум приходит спросить? Неужели ли не вы ему дали санкцию на это?
Сущность, утверждающая себя в настоящем как зло, всецело устремлена по её заверениям к добру. «Будущее» – не более чем маркетинговый ход. Отказ от жизни и от настоящего, вот реальный продукт, поглощаемый человеческими массами всю свою сознательную историю. Реальная жизнь отодвигается в представление, прячется в недостижимом центре божественной сферы. Человек наемного труда вынужден довольствоваться прозябанием на периферии, сотканной из дозволенного потребления, морали и безволия.
Сердца господ смотрят в острие кинжала, восхваляя при этом жертвенное стремление к смерти, повторяя неизменную судьбу Александра Второго. Но… Нет, нет человека способного вознести меч над просящим о своем заклании агнеце. И страх тираноборца понятен: агнец – скорее волк в овечьей шкуре. Иллюминатус вновь помилован к ожиданию смерти, вырван из круговорота жизни, приговорен к бытию бога на Земле. Иллюминатус и есть будущее.
Вам не нужна свобода, наоборот, Гулаг, великие стройки, великие стены. Ваше неудовольствие определяет вас больше, чем то, что вы говорите о себе, даже больше чем все ваши желания. Вы не можете быть выносливыми, терпеливыми, вы не можете себя ограничивать, потому что человеку, у которого нет ничего за душой, нечего и жертвовать.
Во времени «Владимир, по прозвищу «Сталин», Адольфович Романов» остается неизменным, как и солнце, является неизменно переживаемым историческим событием. Диалектика раба и госпожи достигает своей логичной и единственно возможной кульминации в смирении и идеологической диалектики вашего кастрированного духа. Только, стоя на коленях, в позе собачьей, вы можете определить свое собственное самосознание, самоопределение и ментальность. «Я живу во имя будущего».
Поставив себя в зависимость от системы определяющей ваши желания, рассуждая о возможностях, которые несет её возможная эволюция, вы молча становитесь на колени, ожидая очередного насильника. Иллюминатус и его демиурги, с окровавленными руками, правы: «белый цвет – это цвет поражения».
Неистовое желание возникает не на полюсе рационального познания причин и следствий. Неистовое желание существует само по себе, разрывая в клочья личного опыт порабощения и сопутствующей рабской борьбы. Никакого «будущего», никакой идеологии! Движение можно почувствовать только через неистовость желания! Через эксцесс! Через осознание разрыва между своим положением и утопией! Но не верьте лжецам от «Утопий»: социальным анархистам, большевикам и фашистам. То, что мы ЖЕЛАЕМ, не выразить словами и нельзя никак описать. Наша Утопия должна стать максимально экзальтированной, аффективной, постоянно ускользающей от своего изобличения в теории, а значит и от критики. Наша утопия существует между вербальным выражением понятия «рай», животным мычанием и тишиной.